.png)
Вышли на воздух и выдохнули. Все! Больше никуда после Санта-Кроче уже не попасть: закрыто будет. Остается просто шляться по улицам или присесть за столик какого-нибудь кафе. Если выбираете кафе, то неважно где, а важно, напротив чего. Чтобы, попивая удивительный итальянский кофе, насладиться видом из окна, или с террасы, или прямо со столика на улице. Зависит от сезона.
Флоренцией главное не увлечься, иначе ностальгия по ней обеспечена вам на всю оставшуюся жизнь. Это проверено. Этого не смогли избежать ни создатель русского ар-нуво Бенуа, ни философ Бердяев, ни Анна Ахматова, до конца жизни декламировавшая по-итальянски терцины «Божественной». А знаменитый друг не менее знаменитого по всей Москве дядюшки Пушкина - Василия Львовича - некто Бутурлин и вовсе еще в 1824 г. приобрел в центре (по сходной цене) вполне приличную по современным меркам недвижимость в размерах ажио целого палаццо. И жил здесь спокойненько, может, благодаря этому ни в какие истории с 1825 г. не вляпался.
Здесь великолепно больше года работалось Андрею Тарковскому. А кумир начала века Мережковский (естественно, вместе с Зинаидой Гиппиус) и вовсе сказал: «Я ни о чем не могу думать, как о Флоренции». Может быть, такие же мысли поколение за поколением гнали сюда и клан уральских Демидовых, начиная с Прокофия Акинфиевича, пока наконец не осел последний из них - Павел - здесь навсегда вместе с женой княгиней Трубецкой, купив на всякий случай бывшее имение Медичи «Пратолино», перестроив его несколько и переняв от дядюшки - Анатолия Демидова титул князя Сан-Донато, полученный тем от первого итальянского короля Витторио Эмануэле (предварительно предусмотрительный дядюшка испросил благоволение к сему царя русского. Тот не возражал).
Последствия не замедлили сказаться: дети его говорили об Италии уже как о родине. И последняя «итальянка» - Демидова умерла в 1956 г., зная по-русски всего несколько слов.
И если вы не хотите повторения феномена Демидовых, то ни в коем случае не поезжайте вечером на площадь Микеланджело. Там, наверху, над городом, куда так любил подниматься по вечерам Данте, от стоящего в центре площади не мраморного, а бронзового Давида, видна, как театральная сцена из ложи второго яруса, вся Флоренция.
Там прекраснее всего встречать ласковый неброский тосканский закат, когда воздух над городом приобретает необычайный лиловый оттенок и заходящее солнце начинает высвечивать удивительным вечерним теплым светом огромный, пламенеющий своей черепицей купол Дуомо, стелющийся над водой, прямой и плоский, в отличие от горбатого венецианского, Понте Веккьо, еще залитые последними лучами широкие набережные - Лунгарно, как на гравюре отделяющие от города набухшие отражением облаков перекаты Арно, и видные на той стороне, на этрусских холмах, очертания элитарного античного Фьезоле.
Чудо Флоренции готовится к опусканию занавеса ночи. Слава богу, что оно есть. Сюда, чувствуя приближение смерти, приезжал Осоргин, чтобы попрощаться с Италией. Здесь прогуливалась по вечерам стареющая чета Браунингов. О ней, о Флоренции своей юности, вспоминала в холодеющем Петербурге 20-х Марина Цветаева.
Время, страшное безжалостное время, которого на самом деле боятся даже пирамиды, не сделало ее хуже. Оно набросило ей на плечи вуаль утонченности, раскрашенную лучшими художниками земли, и, заглушив резкое и сиюминутное, прибавило только больше флера и сделало еще прекрасней и белее ее «белую лилию».
Высокое Возрождение, рожденное во Флоренции, было настолько «высоко», что оно не могло долго продержаться. И похоронил его самый гениальный его творец - Микеланджело. Оно перешло в барокко. А барокко - это уже Рим.